Плутоватые шестидесятые — и далее.

«С каждым днем все более чувствуешь тот бешеный темп, в котором живут большинство людей в нашем веке, — писала в своем дневнике от 1862 года леди Кингсли из Фоси. — Мы всегда находимся в движении, ради удовольствия или дела. Лучше ли это, чем застой прежних дней? Не знаю. В глазах половины из всех мужчин, которых я встречаю в поезде, мерцает какой-то дикий огонек… от которого я вздрагиваю».

Когда же обращаешься к дневникам мужчин, то с изумлением узнаешь, что они, в свою очередь, приходили в ужас от женщин, которых встречали в поездах. Сэр Уильям Хардэм рассказал о многих случаях необоснованных обвинений в недостойных посягательствах, случившихся в 1866 году, и записал в своей дневнике, что решил в будущем возражать против появления любой женщины без сопровождающих в купе, где он сидит один: «На днях меня до смерти напугала одна дама. Я успел уже проехать на пути в город до самого Уондсворта, как вдруг в купе, где я ехал один, зашла женщина; концы ее волос вились короткими кудряшкам, перчаток она не носила. Вначале она села напротив меня, затем перебралась в дальний угол и, наконец, в середину, сменив за три минуты три места! Я уже стал загадывать куда она сядет в следующий раз, — может быть, мне на колени, а затем обвинит мен в недостойных поползновениях. К счастью, она вышла на следующей станции, Клэпхэм Джанкшн, но моя тревога не прошла, потому что она постояла у двери вагона и, как только поезд двинулся, вбежала в следующее купе. Уверяю вас, что меня «глубоко встревожило» (как выражаются методисты) это маленькое приключение».

Леди Фредерик Кавендиш однажды осмелилась прогуляться по Брайтонскому пирсу в обществе одной лишь кузины, хотя и призналась, что это было «довольно неосмотрительно с ее стороны». Помолвленные пары продолжали «извергать друг на друга стихи», как пишет на тогдашнем сленге в своем дневнике та же дама. Со своим женихом они также гуляли после обеда в саду, а однажды спустились вниз вдоль крутого и глубокого ущелья, чтобы посмотреть на водопад, и внизу «старина Фред» прочел ей небольшую лекцию о папоротниках. Влюбленные все еще обменивались медальонами. Леди Кавендиш жених подарил медальон, украшенный алмазами и жемчугом, «чтобы хранить там его волосы», а она взамен дала ему «хрустальный медальон с колючим клоком моих волос, чем он был, несомненно, доволен».

В обществе происходили обычные скандалы. Во время суда над лорд-канцлером по обвинению в нарушении обещания жениться миси Хардэм заметила, что «если даже премьер-министр и лорд-канцлер дошли до таких стычек между собой, осталось только королеве сбежать с архиепископом Кентерберийским». (Ее Величество еще не успела поведать Джону Брауну и Манши об ошибках своей молодости.)

В Гайд-парке небезызвестная demi-mondaine (дама полусвета) по прозвищу Кегля регулярно прогуливалась в вечерние часы, собирая толпы своих обожателей. Лучшие годы Лоры Белл остались позади, и теперь она ходила на собрания модной секты «возрожденцев». Леди Сент-Элье видела, как та, «прекрасно одетая, стояла в глубине здания, так что весь свет, проникавший сквозь узкие окна, падал на нее, освещая то место, где она стояла; она разразилась страстной речью, не особенно красноречивой и убедительной, но, несомненно, бьющей в цель. Эта женщина очень эффектно выглядела в большой черной мантилье, наброшенной на копну золотых волос. Великолепные драгоценности, что она носила на шее, и сверкающие кольца на руках, которыми она жестикулировала, вкупе с мягкими интонациями ее красивого голоса, производили неизгладимое впечатление на всех, кто ее слушал.»

Наихудшей стороной внебрачных союзов было то, что ни запутывали вопросы наследования. По словам сэра Уильяма Хармэна, «если мужчина обзаводится женщиной, ждущей ребенка, то пусть женится на ней еще до того, как дитя родится. Ни в коем случае нельзя иметь смешанную семью, в которой часть детей законные, а часть — внебрачные. Ни к чему хорошему это, безусловно, не приведет. Покойный сэр Чарлз (или Роберт, точно не помню) Пальмер поступил очень разумно. Он вступил в незаконную связь, но не назвал свою любовницу «леди Пальмер» до тех пор, пока она не перестала рожать детей, хотя и потерял из-за этого титул баронета. В результате в его семье не существует никаких одиозных общественных различий, и все довольны. Перед смертью он подарил каждому из детей причитавшуюся тому долю имущества, избежав, таким образом, десятипроцентного налога на наследство».

Несмотря на все шалости, происходившие у нее на глазах, целомудренная публика была шокирована появлением первого тома книги Суинберна «Поэмы и баллады», и ее издателю Моксону пришлось в 1866 году изъять из обращения весь тираж. Совоподобные* критики попытались заручится за свои действия одобрением Раскина, но тот высокомерно ответил: «Суинберн бесконечно выше меня по мастерству и силе, и я осмелюсь советовать ему или критиковать его не более, чем мог бы это сделать по отношению в Тернеру, вернись он снова к жизни… своими мощью и воображением он (Суинберн) буквально сметает меня со своего пути, как бурный поток смывает камешек». (Раскин вообще неплохо относился к прерафаэлитам, особенно к Россети и Элизабет Сиддал, но оставался, тем не менее, в достаточной степени викторианцем, чтобы осуждать изображение в искусстве обнаженной натуры!)

В 1863 году Джордж Мередин (английский писатель-реалист), который — подобно Байрону, Карлейлю, Бульвер-Литтону и Диккенсу – имел опыт неудачного супружества, с горечью писал: «Женщины иногда могут быть неплохими существами, если попадают в хорошие руки. Физически они близки к овощам, а умственно — к животным и, таким образом, по химическому составу годятся мужчине в пищу. Я уважаю многих из них и ни к кому не испытываю неприязни. Я так же надеюсь ни в кого из них не влюбиться». В следующем году, когда писатель полюбил Мэри Вальями, Хардмэн заметил в своем дневнике: «Он в восторженном состоянии, душа его переполнена любовными мечтаниями, которые грубо сталкиваются с практическими делами, необходимыми в связи с суровым фактом супружества. Поцелуи и страхование жизни, ангелы и агенты по продаже недвижимости, голубки, страсти и передовые статьи, и.т.д., и т.п. — все это никак между собой не сочетается. Однажды он написал мне, что обращался в страховую контору, и тут же добавил: «Я захвачен водоворотом! Что-то во мне во всю мочь горланит строки из «Вторника»: «И кольца срывает с руки океан, а я все плыву и плыву по волнам», — и тому подобное». Все это только лишний раз доказывает, что бесполезно что-либо обобщать и с важным видом изрекать о любовных делах и взглядах до тех пор, пока не окажешься на смертном одре и не приготовишься навсегда оставить эти самые дела».

"Сова и соловей" — сочинение, созданное около 1220 года неизвестным автором, в котором Сова — мрачное существо, пуританин, а Соловей — существо, воспевающее радости жизни и света. Птицы договариваются о том, что судить о сравнительных достоинствах их песен будет некий Мастер Николас из Гилдфорда.

Источник — "Любовь и англичане" Нина Эптон.